Глава 6. РАБОТА С ЛЮДЬМИ
                                        …Жизнь – не тело, а душа!
                                          Ах…!
                                    – как жизнь с нею хороша!!!

Вся моя жизнь всегда была связана работой с людьми. И в войсках, и сегодня – на теннисном поприще. И мне это всегда нравилось. Конечно, мне пришлось побывать не только на командных, но и на штабных должностях, но и они тоже были вплотную связаны с людьми. Потому что всегда были связаны с боевой подготовкой полка, куда входила и физическая. Но работать с людьми и с личным составом, далеко не одно и то же. Работая с личным составом, ты находишься в постоянном общении с ним… и сливаешься с ним воедино! И если этого нет, то нет в тебе и хорошего командира! Поэтому, редко кому из командиров удается заиметь авторитет у своего личного состава. Я прослужил 23 года, но таких на своем пути не встречал. У меня же этот авторитет был всегда, на какой должности я бы не находился!

***АВТОРИТЕТ И ПРИОРИТЕТ
                                    Строгость вовсе не помеха, где Справедливость -
                                  Лик Успеха!
                                Дистанцию держать не надо – Она Сама Придет -
                              Где Надо!
                            Авторитет - располагает… Приоритет – распределяет!

В самом начале моей службы на должности командира взвода, у меня был товарищ по службе, командир соседнего взвода, в одной со мной роте. Очень хороший и порядочный человек. Настолько порядочный и в жизни, и в семье, что был достоин особого уважения! Но личный состав его не любил. Он был всегда строг в общении с солдатами и от него веяло холодностью. Но зайдя в комнату командиров взводов и увидев меня, он тут же расплывался в добродушной улыбке! Как будто облегченно скидывал с себя груз предыдущего неприятного общения. Ведь он только что, перед самой уже дверью, строго кому-то что-то выговаривал. И, видимо, эта напускная строгость нелегко ему давалась! Он воспринимал солдат, как людей категории, с которой приписывалось быть строгим. Со мной же он был в одной категории, поэтому и сразу расслаблялся.

Конечно, командир не только должен, но и обязан быть строгим. Но строгость всегда примитивно понимается в армии! Чтобы быть строгим, не обязательно быть грубым. Тем более - в армии, где у тебя вся полнота власти и беспрекословное подчинение тебе твоих подопечных! Конечно, все зависит от обстановки… и выступая перед строем, или отдавая приказы, часто необходим и командирский голос. Но совсем не обязательно орать на своих подчиненных! Можно и шепотом быть строгим! А орут лишь от бессилия, от невозможности навести порядок! Я же повышал свой голос лишь от справедливого гнева!

В гневе я «сам себе был страшен», потому что гнев у меня всегда был не на пустом месте! Однажды я в гневе стукнул по кухонному столу (будучи в командировке) и выбил из этого стола кусок по форме своего кулака! Через некоторое время снова захожу в столовую, а там кучка солдат склонилась над этим столом и с интересом изучают эту выбоину!

Но возмущаться мне приходилось редко. Меня мои подчиненные любили и всегда старались угодить буквально во всем! Даже где я и не приказывал, проявляя собственную инициативу! Я всегда находил с ними общий язык, умел вдохновлять на выполнение взаимовыгодных задач и всегда был с ними вместе, на пути к общей цели.

И зачем орать, когда есть и другие методы воздействия на подчиненных. И это касается не только своих, но и абсолютно всех других военнослужащих, которые меня тоже слушались, и даже больше, чем собственных командиров. Я наблюдал неоднократно как орут ответственные офицеры, присутствуя на утреннем подъеме личного состава. И орали они от бессилия. Потому что некоторые старослужащие вообще на них внимания не обращали, продолжая спать.

Я же, заходя в роту, всегда заранее приставлял палец к губам, чтобы дневальный не успел прокричать соответствующую команду дежурному по роте. Тихо проходил в казарму, молча доставая из кармана свою знаменитую записную черную книжечку, за которой безуспешно охотились все нерадивые военнослужащие. И этого было достаточно. Я даже не успевал в нее никого записать, как пролетал шепотом шумок, что Бондаренко пришел. И все старички мигом вскакивали и становились в строй. Кстати эта книжечка была не только черной, но и красной, так как я в нее записывал и все хорошее, объясняя солдатам, что в этой книжечке плохое соревнуется с хорошим – и что перевесит – зависит от них самих! Как видите, учет и контроль и в армии уместен!

Но «старички» боялись не только моей книжечки, но и знали из более ранних примеров, что я могу их и опозорить, за мной не заржавеет. Я никогда не орал: «Подъем!» - как это делали все офицеры, подойдя к койке спящего солдата, а нежно шептал «старичку» на ушко: «Д е д у ш к а ! П о р а в с т а в а т ь !» И если кто не реагировал, то я с такими тоже не церемонился, а просто делал за спинку кровати мощный рывок вверх и вбок, переворачивая койку на попа. Благо что дури у меня на это хватало. Солдат взлетал вверх вместе с койкой, падал на пол, а сверху на него падал матрац, а еще сверху и сетка от койки, отстегнувшись от спинок! Все смеялись, глядя на выбирающегося из-под всего этого вороха «старичка»… что мало кому из них могло понравиться.

Кстати, мне кажется, что все эти «старички» на меня зла не держали. Меня в полку все уважали. И за простоту в общении - тоже. «Сухарей» в армии не любят.

Но с особо наглыми я бывал и особенно не учтив! Хотя я это и превращал в шутку, для общего смеха. Но у меня просто не было другого выбора. Конечно вы скажете, что выбор всегда есть, а это… – некрасиво… А будет ли красиво мне – «утирать свои сопли рукавом», если я не приведу солдата в чувство, и не поставлю его в строй?! Нет уж… – это не для меня… мне моя честь… всегда была дороже всего!

Кто не служил, тот не знает, что солдаты уважают только силу. И если ты, наоравшись вдоволь (или не наоравшись), оставляешь «старичка» спать, то и остальные «старички» хотят быть такими же «крутыми» как их собрат. И начинается всеобщее неповиновение данному офицеру. И вышестоящий командир тебе не поможет, а просто (как и весь личный состав) станет считать тебя «тютей». Поэтому, чтобы не показать своей слабости, некоторые командиры взводов даже и не докладывали ничего командиру роты, да и спящих «старичков» некоторые из них как будто и не замечали. Разлагая этим дисциплину. И я это видел повсеместно воочию. А если кто обо всем и докладывал, абсолютно ничего не менялось, потому что, обычно солдата даже не наказывали, чтобы не портить статистику успеваемости. Пожурят и все! Ну, может, и накричат… Ведь чтобы наказать солдата за что-то, придется это «что-то» обязательно зафиксировать! Как говорят – вынести мусор из избы и ухудшить этим свои показатели.

А бывают разгильдяи, которых хоть в тюрьму сажай, они держат свою марку, чтобы выглядеть героями в лице своих сослуживцев. Тем более если путь к исправлению для них категорически заказан. А домой все равно, придет срок, отпустят. Поэтому, я никогда и не оставлял абсолютно ни одного нарушения без наказания, не скрывая ничего. И никогда не записывал ни одного злостного нарушителя в изгои – предоставляя каждому из них возможность исправиться. И у меня абсолютно все исправлялись! Да у них и выхода другого не было, ведь у меня абсолютно за все приходилось отвечать.

Кстати, со всеобщим неповиновением, если оно возникнет, не могут уже справиться и командиры самого высокого ранга. И я был свидетелем такого случая. Если вы помните народные волнения, когда азербайджанцы что-то не поделили с армянами. И таких вот новобранцев собрали в одну учебную роту, а меня поставили к ним командиром. И в первую же ночь я оставался ответственным по этой роте. Пришло время отбоя, но никто не хотел засыпать – со всех углов сыпались угрозы между солдатами этих национальностей, которые прекращались, когда я шел в их угол. Меня они явно боялись, потому что про меня в полку тогда уже ходили легенды, и до их ушей они видимо уже дошли.

В конце - концов все затихли и я, предупредив дежурного по роте, пошел докладывать дежурному по части, что отбой произведен. Но стоило мне выйти из казармы, как вслед бежит дежурный по роте, с докладом, что в роте началась драка. Я влетаю в казарму, и все сразу разбежались по своим койкам. Пришлось вместо себя посылать с докладом о случившемся дежурного по роте, поскольку мне нельзя было покидать казарму. Ночь пришлось не спать.

Поутру, прямо с подъема (это ведь ЧП), в роту приехала целая комиссия из полковников дивизии. Я построил перед ними роту, и они начали свою беседу. А я пошел к дежурному по полку. Уходил – было все в порядке, прихожу - в роте полный «бардак». Полковники пытаются перекричать недовольных солдат, а они хором орут им что-то в лицо! Им всем по фигу их звания, они уже почувствовали свою стадную силу. Поняли, что эти полковники ничего им не сделают – когда они вместе. Их можно бы было кромсать лишь поодиночке.

И полковники ретировались – они были полностью бессильны в той обстановке. Рота была тут же разбита на группы по национальностям и раскидана по полкам дивизии. А все претензии ко мне сразу отпали. Они ведь вначале подумали, что это я не могу справиться с солдатами, а оказалось - все наоборот.

И лишь потому, что новобранцы боялись, видимо, обычной физической силы, а вот полковничьей власти – вовсе и нет. Вот такая дикость. Я ведь не мог никого из них ударить. Это ведь - армия. Но они этого не знали, что мне и помогло. Иначе они бы там за эту ночь друг друга попереколошматили.

А перед этим я один задержал двух из трех бывших зеков на ж.д. станции, избивших моего прапорщика. И по этому поводу по полку уже гуляла про меня несколько приукрашенная очередная легенда. И до новобранцев она видимо уже дошла. Я ведь сразу почувствовал, что имею у них какой-то, непонятный мне, авторитет, которого еще как бы и не успел заслужить.

***
Каюсь, я иногда использовал свой авторитет и не по назначению. Однажды, где-то в конце первого года своей службы, проверяя караулы от чужих подразделений нашего полка, я не отреагировал на команду часового, стоящего на входе в караульное помещение: - Стой! Кто идет! - а просто ответил ему – Свои! – и продолжил движение. Часовой подал следующую команду: «Стой! Стрелять буду!» - Ну, стреляй… – смеясь, ответил я ему, открывая уже калитку. И тогда солдат взмаливается: «Ну, товарищ лейтенант! Ну, меня ж накажут!» Тогда я сделал отступную, вернувшись назад за калитку. Я вовсе не собирался подставлять солдата. Мне просто было любопытно, что он будет делать! Ведь, по Уставу, он обязан был меня пристрелить! Вот такие есть глупости в армейских Уставах.

И, конечно же, шутка здесь с моей стороны была совсем не уместной. Но это, как говорят, «бес попутал». Я больше так не делал. Такое со мной иногда случается, по складу характера, когда вдруг, хочется… поозорничать! Но это только в караулах, или в другой непринужденной обстановке.

Бывало… иду мимо караульного свободной смены (…настроение прекрасное, солнышко светит!..) – внезапно хватаю его за талию и поднимаю над головой… Я ведь любил с солдатами в караулах бороться, но всегда один против самых сильных троих, потому что один-на один мне никто конкуренцию не мог составить. Да и все эти тройки ни разу меня удержать не смогли. Хотя я их и заранее укладывал на себя, лежащего на спине на трех сдвинутых вместе кроватях. Один ложился мне на ноги, второй – на левую, а третий – на правую руки, раскинутые в стороны. После чего я их сгребал в одну общую кучу, зажав одного ногами, и двоих - руками! Гибкость у меня была гимнастическая и я ногами работал как руками – я любой ногой мог захватить даже собственную голову! Не зря ведь я занимался в школе спортивной гимнастикой.

Как-то раз, будучи ответственным по роте, после подъема пошел умываться. Подошел к раковине и включил холодную воду, а сбоку умывается «старичок» из чужого взвода, по пояс голый, спортсмен, хорошо накачанный! И я в шутку плеснул на него холодной водой, он поднял свою гневную голову, но наткнувшись на мое смеющееся лицо, тут же помягчел. А я ему и говорю: «Что? Хотел вмазать?! …спортом занимаешься, а холодной воды боишься!» После этого он тоже стал обливаться холодной водой!

Рассказываю вам о своих глупостях, которые совсем меня не красят. Но я же – каюсь! А когда каются – говорят все о себе, не скрывая! Я не хочу себя оправдывать, говоря, что все, что я вытворял, было по молодости. Я хотя и каюсь, но не исправляюсь. Я и сейчас не прочь… и пошутить, и пошалить. Это уж – каким уродился! Но я и не жалею. Это жена моя меня постоянно одергивает, напоминая мне, что я уже далеко не мальчик. Но перевоспитать меня уже ни у кого не получится. Если я общаюсь с ребенком – я тоже становлюсь таким же ребенком – ложусь рядом на пол, ползаю на коленках и дурачусь – соревнуясь с ним. Поэтому, когда в гостях, у меня от моих малолетних внуков и внучек – руки отваливаются! Наседают и нападают - пока не сдамся! … - я и им интересен!

***
Что говорить, если эти мои глупости, тоже повышали мой авторитет! Но это не главное, а лишь подсобное средство. И это естественное мое средство, а не искусственное. Я не играл на публику, а просто, как и всегда, был самим собой, в зависимости от ситуации. И моя простота характера подсказывала мне именно те действия, которые я и совершал. У другого же человека и действия будут другие, предпочтительные его характеру.

Но главным в воспитании любого человека я считаю не эти мелкие житейские способы разрешения конфликта, а серьезную неотвратимость последствий, после любого человеческого действия. Поэтому я и никогда не поступался своими принципами. Если солдат заслужил наказание, он его обязательно получал. Если он заслуживал поощрения, то он и его… - обязательно получал! Если у меня в подразделении случалось грубое нарушение дисциплины, то я его никогда не скрывал и обязательно приводил в исполнение, даже когда командир полка был против – чтобы не портить общую статистику полка. Но я всегда в этих вопросах был непоколебим. Зато у меня быстро прекращались нарушения, и я выходил на первое место по дисциплине, а в остальных подразделениях, где командиры скрывали нарушения, наоборот положение дел лишь ухудшалось.

Мне мой ротный писарь после демобилизации признался, что во время строительства нашего спортивного городка, он ударил сержанта, и испугался, что я его за это посажу, но я, к его счастью (как он сказал), этого не заметил. Представляете, насколько вера в неизбежность наказания была сильна в сознании моих солдат, которые меня за это… - еще и любили! Справедливость не может иметь обиды. Но, конечно же, я не упертый законопослушник, а имею разум, и разрешил бы эту ситуацию более мирным способом, а не дисбатом! Ведь нервный срыв всегда был смягчающим обстоятельством! Я… в о с п и т ы в а л нарушителей, а не уничтожал их! А чтобы не пришлось их уничтожать в последующем, я и не пропускал ни одного нарушения – без наказания!

Работа с людьми не поддается искусственности. Работа с людьми, это – призвание! Для этого нужно таким родиться! Над людьми нельзя возвышаться! В быту нужно общаться с ними – на равных! Но и никогда не забывать, что ты – командир!

А то, что у меня был всегда большой авторитет и даже любовь от моих солдат, я знал по тому факту, что меня солдаты не забывали даже после демобилизации. При нахождении на службе в караулах, ко мне постоянно прибегал кто-нибудь из солдат с восклицанием, что бывший мой рядовой такой-то, передает для меня по полевой почте какую-нибудь песню! А мой бывший ротный писарь, с которым я случайно встретился в Москве, уже после своего увольнения в запас, всегда названивал мне по пьянке, чтобы понастальгировать на тему - как им всем хорошо у меня служилось! И постоянно обижался, что жена ему не верит, что у меня в роте не было «дедовщины»! Но что ее у меня не было, я знал и из откровений самих молодых солдат, и от их родителей, которые меня постоянно (приезжая проведать свое чадо) сердечно благодарили, что их сын находится под надежной моей защитой – поскольку у меня нет все той-же, пугающей всех родителей, «дедовщины». И у меня ее не было н и к о г д а ! Где бы я не служил я ее всегда искоренял! И не столько наказаниями, сколько любовью к ближнему! Единственной моей поблажкой для «дедушек» было, что я их не ставил в наряд по бане, где мылись военнослужащие из разных полков. В своем полку они никого не стеснялись и готовы были выполнять любую грязную работу, вплоть до мытья туалета, а перед земляками из других полков им было стыдно до этого «опускаться». Ну я ж не зверь?!

***
Но далеко не все у меня было так радужно, как я здесь расписываю. Просто я в своих примерах совсем не касаюсь запретных служебных тем, выходящих за рамки бытовухи. Там тоже было много чего, как и интересного, так и много было чего, где можно было и жизнь потерять. Некоторые и теряли. А некоторых и спасло то, чему я их успел научить! В жизни ведь неизвестно, что-когда-и-где… может пригодиться. И если вы решили немножко послужить, независимо на какой должности, не забывайте и об этом.

Да и на гражданке мужчине нужно уметь все, что касается мужчины. Тогда и появится такая уверенность в себе, когда ты ничего и никого не боишься! И эта уверенность никогда не даст вас в обиду, как не давала и меня. Ведь она у меня была абсолютно во всем, потому что я разносторонне занимался собой. И эта уверенность помогала мне и в воспитании, и в обучении, потому что она передавалась от меня и моим подчиненным. Ведь без веры в себя и успеха не будет!

(Жми продолжение)